Диван Имама Хомейни
Духовный руководитель Ирана и в поэзии оставался верен традициям.
Представляя свой «Западно-восточный диван», открывавший Европе малоизвестный в то время мир персидской культуры, великий немецкий поэт и мыслитель Иоганн Вольфганг Гете писал: «Достойно привлечь внимание к той стороне, откуда на протяжении тысячелетий доставлялось к нам так много великого, прекрасного и доброго, откуда каждодневно можно ожидать ещё большего». Наш соотечественник Александр Грибоедов назвал Восток «неисчерпаемым источником для освежения пиитического воображения, тем занимательнее для русских, что мы имели с древних времен сношения с жителями оного».
С тех времен немало сделано для культурного узнавания и сближения Запада и Востока, в том числе и в России. Поэзия великих персидских поэтов Рудаки, Хайяма, Саади, Хафиза, Джами в переводах А. Фета, В. Брюсова, М. Кузьмина, И. Сельвинского, В. Державина, Д. Самойлова пользуется широким признанием и любовью в нашей стране. А вот современная иранская литература русскому читателю известна гораздо меньше.
Говорят, в Иране каждый второй или поэт, или почитатель поэзии. Если это и преувеличение, то небольшое. От века в этой стране богословие и философия, астрономия и медицина, государственное управление и природоведение неотделимы от стихосложения, развивались и выражались в поэтической форме. И в настоящее время стихами классиков расцвечиваются выступления депутатов меджлиса и статьи ученых, проповеди богослужителей и телевизионные репортажи. Газелями Хафиза объясняются в любви, а притчами Руми разрешаются правовые и имущественные споры.
Не удивительно, что и основатель Исламской Республики Иран имам Хомейни оставил соотечественникам поэтические произведения, набросанные им в минуты отдыха от политической, государственной и религиозно-философской деятельности.
Говорят, он не собирался публиковать их и относился к ним скорее как к духовным упражнениям, медитациям, традиционным для иранских мыслителей.
Сборник стихов «Вино любви» («Баде-йе эшк»), собранных воедино невесткой имама Фатимой, увидел свет лишь в 1989 году, после смерти автора. Впоследствии был издан более полный “Диван Имама”. Современный Иран не отделим от имени Хомейни. На философии аятоллы основаны законы и идеология Исламской Республики. Его взгляды на историю и современность по сей день определяют основные ориентиры её внутренней и внешней политики. Чтобы осознать масштаб и сложность личности человека, вдохнувшего новую жизнь в древнейшее государство и в ислам в целом, недостаточно прочитать созданные им или о нём книги - надо побывать в его стране.
Духовное величие Хомейни ярче всего ощущаешь не в мавзолее, громадном сооружении на пути из иранской столицы в священный город Кум, не в аэропорту его имени, не в музее Исламской революции, а в неприметном саманном домике в Джамаране, на северной окраине Тегерана, в котором имам прожил безвыездно последние десять лет жизни. Не имея собственного жилья, глава государства арендовал его за пятнадцать долларов в месяц. Из центра города до этих мест добраться не так-то просто. Заканчиваются широкие проспекты, за ними тенистые кварталы богатых особняков, дорога поднимается в гору, кривые не асфальтированные улочки предместья становятся всё теснее и уже. А дальше, на улицу шахида Хасана, автомобилем вообще не проедешь, надо спешиваться, чтобы за неохватным древним вязом найти небольшую дверь в глинобитной стене. В глубине двора ничем не примечательная мечеть и низкий домик из двух комнат. Комната на двенадцать метров, в которой обитал с женой основатель современного Ирана, сохраняет установленный им уклад: из всей обстановки низенький столик, потёртый серый коврик да в углу застеклённый шкаф с небольшим собранием книг.
Вот такие стихи сложились у меня после посещения жилища Хомейни:
С прищуром взгляд, со строгой добротой
Он принимает гостя, как, наверно,
И раньше принимал, когда живой
Всех простотой дивил нелицемерной.
Он жаждущему наливал воды,
А страждущему подавал лепёшку.
Будь нищий, будь король – в его сторожке
Для всех один обряд без суеты.
Я опоздал – имам уже ушёл,
Иные слышит голоса приветствий.
Страна его парит, как молодой орёл,
Как чистая душа, какой бывает в детстве.
И я гляжу смущённо на наследство,
Оставленное старцем на миру:
Две стопки книг и посошок в углу.
Составители сборника «Баде-йе эшк» характеризуют творчество Хомейни как “откровения мистика-поэта, фиксирующего свои состояния” и “отказывающегося от изощренной техники стиха и рифмовки”. Стихи имама по стилю и языку близки к образцам классической персидской поэзии. Сам он отзывался о своих стихотворных опытах как о подражаниях ничтожного рифмоплета великим мастерам. Однако это – мнение автора, лишь свидетельствующее о его скромности и высокой требовательности к самому себе. Поэтическое наследие Хомейни заслуживает пристального внимания уже потому, что лирика по самой своей природе является самым чутким отражением человеческой души, с которым не сравнится ни богословие, ни философия, ни тем более политическая деятельность. Неслучайно все великие духовные учения передавались в образном, поэтическом изложении, отражающем живую стихию духа, еще не застывшую в строгой рациональной форме.
Возможно, кого-то удивит то, что под пером главы религиозной конфессии, строго осуждающей спиртные напитки, воспевается винопитие, что в стихах аскета, предписавшего женщинам-иранкам скромность, целомудрие и внешнюю закрытость, звучат призывы лирического персонажа к объятиям и поцелуям – но этому находится объяснение в поэтической традиции Ирана.
Надо знать, что поэзия имама глубоко символична, и за образами земной красоты, любви и вина открываются иные горизонты и глубины, суфийское постижение Бога, сущности бытия и смерти.
Однако, постигая эту «сверхреальность», едва ли возможно воссоздать биографические и исторические обстоятельства жизни и деятельности Хомейни. В его "Диване" есть, конечно, поэтически зашифрованные намеки на политическую ситуацию, строки, навеянные некоторыми событиями, обращенные к родным, в частности, к Фатиме, посвященные памяти сподвижников. Но не они определяют суть творчества.
В поэзии Имама реален только Бог, остальное же – метафора Его бытия. При таком понимании газели духовного наставника иранского народа воспринимаются как непрестанный поиск Истины, трудное восхождение к её вершинам, духовные открытия на горном пути, как поэтическая исповедь и завещание.
Представляю переводы четырёх стихотворений Рухоллы аль-Мусави аль-Хомейни, выполненных с подстрочника, предоставленного Иранским культурным центром в Москве.
ЖЕЛАНИЯ ВЕСНЫ
Я там же, где всегда, у погребка,
Любовью полон, не похож на старика.
Когда сады цветут – какая старость!
Забудь про осень, до неё века.
Смотри на птицу, что томилась в клетке,
А нынче в небе кружится, легка.
Ненастный ветер улетел на север
И благодатный дождь омыл луга.
Покров падёт – и лик красы весенней
Пройдёт, слепящий, будто облака.
ВИНО ТРЕЗВОСТИ
Вот твоя чаша. Тебе ли бежать от вина?
Глядит на михраб лицемер, у нас же своя сторона.
Скажи виночерпию, какой тебя мучает сон?
Он чашей прогонит его, не твоя в нём вина.
Своей нищеты не стыдись, протяни к подаянью суму
И радуйся, если монета найдётся хотя бы одна.
Смотри, каландар захмелел, наливает со щедростью нам.
Держи же свой кубок, чтоб в сердце запела весна.
Забудем стенанья завистников и лицемерных святош –
Их жизнь в ослепленье проходит, отравой полна.
Мы нежных объятий не скроем и радость в душе:
Подобная ночи осенней, жизнь без Друга темна.
Хозяин питейного дома не скажет: ты пьян.
Душа встрепенулась, трезвея от чаши вина.
СГОРЕВШИЙ ОТ ЛЮБВИ
Чадру долой, яви себя, не мучь насмешкой и лукавством!
Изнемогая от любви, в твоём лице ищу лекарство.
Я за руку тебя держу, не отпущу, и не надейся.
Мне легче сердце потерять, пойти на вечное мытарство.
Другие девы пред тобой, пред красотою несравнимой,
Как мошкара перед луной, уносит ветер их в пространство.
Птица, попавшая в силки, спалившая от зноя крылья,
Уж не взлетит, не запоёт, добыча огненного царства.
К тебе, Возлюбленная, путь открылся в солнечной купели.
Чу, отправленье! Караван уж подгоняет ветер странствий.
СОЛНЦЕ СОВЕРШЕНСТВА
Гуляки, ринды, празднословы! Прошла беспутная пора.
Начальник жизни, душ водитель явился, солнечный, с утра.
Стремясь к лучам, раскрылась роза, трепещет песней соловей.
Разлука с Ним – терзанье мира и жизни горечь и хандра.
Так некогда Синай увидел, как радугой теснило тьму.
Муса явился фараону – и лжи закончилась игра.
Ударь в колокола, сметая нетопырей за горный склон.
Пусть все услышат, что настала весны сияющей пора.
Бегите, слуги Аримана! Иссякла сила тёмных чар.
И всё, что замышлял он злое, порушилось ещё вчера.
Исы дыханье оживляет цветеньем прежде мёртвый дол.
И в небесах голубок стаи резвятся, будто мошкара.
Пловец, забудь о непогоде, уж близок радостный причал.
В ковчеге Нуха будет место всем кроме зависти и зла!
Необходимые пояснения:
Михраб – ниша в стене мечети, показывающая направление на Мекку, куда должны быть обращены лица молящихся.
Каландар – бродячий дервиш (исламский монах).
Ринд – человек свободных нравов, нарушитель формальных установлений религии и законов. В персидской поэзии – гуляка и пьяница, мистически опьяненный вином Истины.
Муса, Нух,Иса – исламские транскрипции имён ветхозаветных пророков Моисея, Ноя и чтимого как пророк Иисуса Христа.
Ариман – предводитель сил зла в зороастризме, древней религии иранцев.
Автор : Геннадий Литвинцев
Iran.ru
Лиссан-Эльгаиб Ширази
Саади Ширази
Образ имама Махди (мир ему!) в стихах поэта-лирика Хафиза
Омар Хайям – великий персидский поэт и ученый
Рубаи Омара Хайяма
