Число посещений :
1154
31/12/2011
Дата :

Сана’и

От него до нас дошло значительное число касид, маснави и газелей, причем во всех этих формах он проявил себя как выдающийся мастер. Важнейшей особенностью его творчества является то, что он писал в 16 Шамиса.

Он ввел в круг персидской поэзии ‘ирфан и суфизм, вывев ее тем самым из сферы исключительно панегирических сочинений.

Литературоведы считали его поэтом, создавшим целую эпоху в персидской литературе. Он действительно произвел переворот в литературе. Его ‘ирфан основан на особой трактовке шариата, он в изобилии цитирует в своих стихах аяты Корана и хадисы, давая к ним иногда религиозно-мистический комментарий. Такие комментарии можно, например, обнаружить в поэме Хадикат ал-хакикат (Сад истины).

В ‘ирфане Сана’и восхваляется разум, так что даже указанное маснави начинается с похвалы разуму, причем подчеркивается, что разум и любовь стоят рядом. Его ‘ирфан носит как бы реалистический характер. Этот поэт, особенно в своих касидах, дает социальные образы эпохи, а иногда критикует их. ‘Ирфан Сана’и берет свое начало в определенном виде аскетизма и шариата, заканчиваясь дарвишеским мистицизмом.

«Наилучший порядок (строй)» и «совершенный человек» - вот основные понятия его мистического мировоззрения. Его поэзия - это совершенный образец аскетизма и аллегории. В арабской поэзии мастером этого жанра считался поэт II в.л.х./ VIII в. Абу ал-‘Атахийа.

В стихах Сана’и аскетизм, по-видимому, представляет собой начальную форму суфизма. Он был и мастером назидательной мистической литературы, а также мистической лирики. Лучшей формой для такого рода поэзии являются касиды и газели. Его маснави также наполнены поучительным смыслом. Касиды этого автора разнообразны по содержанию: ночные молитвенные бдения, проповедь и назидание, описания весны, восхваление Достохвального, критика современного поэту общества, Благочестивый город, разум и любовь, путь мистических странствий, аскетизм и поиск, обличение зла и т.д.19 Его стихи с лингвистической точки зрения несут на себе определенный отпечаток архаичного языка хорасанского стиля, но встречаются и новые, свежие образы.

Сана’и огромное значение придавал соблюдению размера ‘аруза. В своих касидах и газелях он применяет преимущественно подвижные размеры, создающие впечатление журчания ручейка. Впрочем, встречаются и мягкие, нежные размеры. Даже метрика его маснави Хадикат ал-хакикат такова, что сближает ритмы поэмы и разговорной речи.

Так как жизнь Сана’и делится на два этапа, в его стихах можно проследить два разных взгляда на мир, что вызывает определенный дуализм в идейном содержании стихов и в стиле поэта:

На первом этапе перед нами предстает придворный поэт-гедонист, пишущий исключительно хвалебные стихи, а иногда он в своих стихах прибегал к откровенным скабрезностям. На данном этапе своего творческого развития он находился под влиянием таких касидописателей, как ‘Унсури, Фаррухи и Мас‘уд-и Са‘д.

На втором этапе мы встречаемся уже с суфием Сана’и, который резко порвал с панегириками, инвективами и т. п. и обратился к наставлению и изучению, аскетизму и духовным притчам. Даже в первый период жизни Сана’и писал свои газели и лирические стихи мастерским и ясным стилем, что соответствовало стилю поэтов того времени, слагавших лирические стихи. В своих газелях и описательных тагаззулах он рассказывает о любовных чувствах и предается описанию возлюбленной, чего в его стихах значительно больше, чем природных зарисовок. Иногда он выражает любовные чувства, используя лексику из области философии, теологии, астрономии, астрологии и медицины, что несколько усложняет стих. Но у него есть и не очень сложные газели, пример одной из которых приведем ниже:

Из-за этих глаз, подернутых пеленой опьянения,

Мои глаза наполнились кровавыми слезами страдания.

И удивлен я, что глаза этой луноликой

И без вина пьянят.

Если выпустит стрелу в истомившееся сердце,

То ей не нужен лук и стрелы,

И сколько человек от любви к этой кокетке

Оделись во власяницу и удалились…

Изменения, которые произошли в жизни Сана’и на втором ее этапе, сравнимы с метаморфозами в персидской газели: метафорическая, земная любовь стала уступать место духовным, божественным мотивам. Вся ткань стиха наполнилась духовной любовью и тяготением к Богу. В этих газелях Сана’и более ярко проявились его аскетические настроения. Но его аскетические стихи (зухдийат) противопоставляются стихам «странствующего дарвиша» (каландарийат).

Из распространенных мотивов этих стихов следует отметить отсутствие интереса ко всему земному, неприкаянность и беззаботность, к чему поэт призывает, используя специфическую суфийскую лексику (развалины (харабат), питейное заведение (майхана), кабачок (майкада) и т. д.), а также некоторые выражения из зороастризма и христианства. На эти газели Сана’и обратили внимание впоследствии ‘Аттар, Маулана, ‘Ираки и Хафиз. В стихах Сана’и на втором этапе появилось и еще одно новшество -жалоба на земную возлюбленную. Так, в одной из своих газелей он говорит:

Иди, иди, я уже не думаю о твоей любви, неверная,

Я выпутался из твоих тенет и сетей...

А вот пример его дарвишеской газели (каландарана):

Как привязался я сердцем к ловушке любви достойных,

От этой любви к достойным нарушил свои исповеди,

Устал от той, которая из кокетства выпускает стрелы,

Но мое сердце и душа устали от стрел ее прелести.

И где бы ни увидел такого же влюбленного, как я сам,

Я становился ему другом.

Друзья мои заняты на рынке любви,

Так что же я уединился, как отверженный.

Ведь если посмотреть, то с виду видно,